Рауль провел весь день за приготовлениями к похищению.
Лошади, экипаж, кучер, продукты, багаж, деньги на дорогу, маршрут — было решено воспользоваться железной дорогой, чтобы сбить призрака со следа, — все это занимало мысли виконта до девяти вечера.
В девять часов к веренице экипажей перед ротондой присоединилась двухместная карета с плотно зашторенными окнами и поднятыми стеклами. В нее были впряжены две резвые лошади, на козлах сидел кучер, лица которого почти не было видно за многочисленными складками длинного шарфа. Перед этой каретой стояли еще три. Позже следствие установило, что это были экипажи Карлотты, неожиданно возвратившейся в Париж, Сорелли и графа Филиппа де Шаньи. Из двухместной кареты никто не выходил. Кучер все время оставался на козлах. Трое других кучеров также не покидали своих мест.
Какой-то неизвестный, закутанный в черное пальто, в черной шляпе из мягкого фетра прошел по тротуару между ротондой и экипажами. Казалось, он внимательно разглядывает двухместную карету. Он подошел к лошадям, потом к кучеру, затем удалился, не сказав ни слова. Следствие решило, что это был виконт де Шаньи, что касается меня, я в это не верю, потому что знаю, что в тот вечер, как обычно, виконт де Шаньи был в цилиндре, который, кстати, был найден позже. Я считаю, что это был призрак, который знал обо всем, как мы впоследствии увидим.
По какой-то случайности в тот вечер давали «Фауста». В зале собралась самая блестящая публика. Аристократическое предместье было почти в полном составе. В те годы владельцы абонементов еще неохотно делились своими ложами с финансовой и торговой элитой или с чужестранцами. А сегодня дело обстоит примерно следующим образом: ложей какого-нибудь маркиза, который по контракту является ее владельцем, пользуется торговец солониной вместе со всем своим семейством, поскольку платит за нее. А в ту эпоху такие случаи были большой редкостью. Ложи Оперы представляли собой салон, где встречались представители светского общества, некоторые из них и впрямь любили музыку.
Все эти аристократы знали друг друга, хотя и не поддерживали близких отношений. А лицо графа де Шаньи было знакомо всем.
Заметка в газете «Эпок» уже успела произвести определенный эффект, поэтому все глаза были устремлены к ложе, где в одиночестве, с безразличным видом восседал граф Филипп. Женская половина блестящего собрания была заинтригована в особенности, а отсутствие виконта давало обильную пищу перешептываниям за плавно колыхавшимися веерами. Кристину Даэ встретили довольно холодно: собравшаяся в тот вечер публика не простила ей столь дерзких притязаний.
Певица сразу же отметила недоброжелательность зала, и ей стало немного не по себе.
Завсегдатаи, которые считали себя в курсе любовных приключений виконта, не преминули злорадно улыбнуться, когда Маргарита начала петь. Они, не сговариваясь, уставились на ложу графа де Шаньи, услышав со сцены такую фразу: «Я б дорого дала, открой мне кто-нибудь, кто тот чужой. У незнакомца важный вид, он, надо думать, родовит».
Опершись подбородком о сложенные на перилах руки, граф, казалось, не обращал никакого внимания на настойчивые взгляды. Он не отрывал глаз от сцены, но видел ли он, что там происходит!
Тем временем уверенность Кристины таяла на глазах. Она вся дрожала, катастрофа казалась неминуемой. Каролюс Фонта подумал, что она заболела, и засомневался, что она сможет доиграть свою роль до конца акта. А в зале вспоминали о несчастье, случившемся с Карлоттой именно в этом самом месте, когда она издала историческое «кваканье», которое разом положило конец ее карьере в Париже.
И как раз в этот момент в ложе напротив сцены появилась Карлотта; бедная Кристина подняла на нее глаза и узнала соперницу. Ей показалось, что та ехидно усмехается. Это спасло ее. Она забыла обо всем, кроме того, что должна сегодня снова добиться триумфа.
С этого момента она запела свободно, раскованно, вдохновенно. Она пыталась превзойти все, что делала до сих пор, и ей это удалось. В последнем акте, когда она начала призывать ангелов и подниматься с пола темницы, зал затрепетал от волнения, и многие почувствовали крылья за спиной.
Когда раздался этот нечеловеческий призыв, в центре амфитеатра встал человек и сделал движение, как будто он тоже собирался оторваться от земли. Это был Рауль.
Спаси меня, отец мой в вышине!
Вы, ангелы, вокруг меня, забытой,
Святой стеной мне станьте на защиту!
И Кристина, простирая руки и вздымая грудь, в золотом сиянии распущенных по обнаженным плечам волос, бросила в зал последний крик:
Я покоряюсь божьему суду!
В этот миг театр неожиданно погрузился в темноту. Это произошло настолько быстро, что зрители успели только вскрикнуть от изумления, и сцена вновь залилась светом…
…Но Кристины Даэ на сцене уже не было! Что с ней сталось? Где она? Зрители недоуменно переглядывались, и волнение моментально захлестнуло весь театр. Из-за кулис выбежали актеры и служащие. Спектакль оборвался посреди небывалого шума и смятения.
Так что же все-таки случилось с Кристиной? Какое колдовство сорвало ее со сцены прямо на глазах тысяч восторженных зрителей, буквально из рук Каролюса Фонта? Может быть, вняв ее мольбе, ангелы на самом деле унесли ее в небо?..
Рауль, по-прежнему стоявший в амфитеатре, вскрикнул. В своей ложе медленно поднялся на ноги граф Филипп. Взгляды зрителей перебегали со сцены на Рауля, потом на графа, и некоторые спрашивали себя, не связано ли это невероятное происшествие с заметкой в утренней газете. Но вот Рауль стремительно вышел из зала, граф покинул свою ложу, и пока опускали занавес, зрители устремились за кулисы, возбужденно переговариваясь на ходу. Каждый пытался по-своему объяснить происшедшее. Одни считали, что Кристина свалилась в люк, другие утверждали, что ее подняли лебедкой наверх и что это скорее всего сценический эффект, выдуманный новой дирекцией, третьи думали, что это — шутка, тем более что в момент исчезновения отключили свет в зале.